г. Балашиха, Московская область
Родилась в городе Балашиха, закончила Московский Государственный Университет Инженерной Экологи, защитила кандидатскую диссертацию, работает инженером-генпланистом. Поэзией увлекается с детства. Многие ее стихотворения написаны в стиле, который она сама назвала «атавизм» (от лат. аtavus – отдалённый предок), понятным современным языком, но в стилистике речи конца XIX века, что проявляется в построении фраз, использовании слов, придающих некую «возвышенность» поэтическому слогу. Поэтому часто ее лирическая героиня – тургеневская барышня, владеющая компьютером.
Не ждут меня красоты дальних стран,
Ветров заморских тёплые объятья,
Всё чаще с детством стала встреч искать я —
Мечтая побродить по тем местам,
Я отправляюсь к Крымским берегам,
Где горы сухостоем поросли,
Где в чёрном море голубой залив.
Меня в свой непокорный знойный край
Ты снова манишь суховеем странствий,
Я не таю своих к тебе пристрастий,
Встречай меня и сердце забирай!
Сады мне распахнёт Бахчисарай,
Но не к дворцам душою я стремлюсь —
В степных раздольях я развею грусть.
По склонам гор гуляя не спеша,
Забыв людей, и суетность, и время,
Итог увижу всех людских стремлений
В лощине меж хребтами Янышар,
Полынным буду воздухом дышать,
За зольником, как в детстве, побегу,
Но, вот, догнать, наверно, не смогу.
Когда-то этих странников степей
Домой как украшенье приносила,
Но время вспять вернуть никто не в силах —
И дома нет на подступах к Тепсень,
И холм совсем других зовёт гостей,
Лишь неизменно небо, моря гладь
Да степь — конца и края не видать!
Чуть-чуть позолотила кроны клёнов
Но радует прозрачных дней теплом,
Оставила унынье на потом,
Пришла, такой задумчиво влюблённой,
С рябиной в косы длинные вплетённой,
К нам осень щедрой гостью в каждый дом.
И вроде бы не требует прощаний
С любимым летом – греет как июль,
На солнце сушит паутины тюль,
Кому-то вдохновенье обещает,
Кого-то исцеляет от печали,
Даря свой горько-сладкий поцелуй.
Но ждём мы, всё же, от неё подвоха –
С опаской глядя ввысь на небеса,
Не верим мы осенним чудесам,
Заранее спешим ворчать и охать,
Что скоро слякоть – будет мерзко, плохо…
И осень отойдет с печальным вздохом,
Свои подарки грустно унеся.
Смотрит серыми туманами
Горечь выпитых обид,
Взглядом, тихим, неразгаданным,
Всепрощение сулит.
Ей самой изжиться хочется
В безмятежность облаков,
Помогая одиночеству
Проживать свой путь легко.
Страстно билась в лёд нетающий,
Растопить пытаясь, зря,
И надежды разлетаются
Лоскутками ноября.
Я не буду ждать отчаянно,
Что полюбишь, – отболит.
Знай, тебя навек прощаю я,
Нажимая на delete.
Откровенность дня вчерашнего
Брошу в пыль, под каблуки,
Буду сумраком раскрашивать
Акварели у реки.
От теней, вечерних, бархатных,
Возвращусь в уютный быт:
Крепкий чай, конечно, с сахаром,
И забыть, забыть, забыть…
Я стояла под солнечным клёном,
Целовала порывистый ветер
И была в эту осень влюблённой,
Как никто ещё не был на свете.
Разомкнув круг занятий привычный,
Чтобы стал он нескучен и гибок,
Мне сегодня открыли больничный
На сто сорок тревог и улыбок.
А в больничном волшебный диагноз –
Смысл любви, процветания, жизни!
И уже ничего не осталось
От былой суеты дешевизны.
Очень скоро заветная полночь
Разорвётся взволнованным криком,
И умчит меня скорая помощь,
Монотонно орущая «cito!»
Будет старый ноябрь хмурить брови
И в своей невиновности клясться,
А я буду смеяться от боли,
Чтобы вскоре заплакать от счастья!
Под благословенье куполов
Я прощаю всех, кто, чем обидел,
И вхожу в священную обитель
Непроизносимых главных слов.
Эти стены толщиною в метр
За три века плакали немало,
Но весна их снова обнимала
И дурных не слушала примет.
Здесь, душевный обретя покой,
Я приемлю выпавшую долю.
Утешая, образа позволят
Прикоснуться горестной щекой.
Прихожу сюда от суеты
Ощутить блаженство от причастья
И познать пронзительное счастье
Безграничной чистой доброты.
Я шагаю от края до края
По своей немудрёной судьбе.
То летаю, то раны латаю,
И честна – и не верю себе.
Больше юность моя мне не снится –
Эти светлые дали чисты –
Я носилась степной кобылицей!
За собою сжигала мосты!
Всё искала во всём идеала
И, прощая себя и других,
Ночью плакала под одеялом
Над несбывшимся и дорогим.
Я, наверное, стала мудрее –
Не иду за ничтожное в бой,
И лицо разглядеть я сумею
За забралом и маской любой.
Я теперь не хочу торопиться,
Лишь порывистость не излечить:
Как легко мне внезапно влюбиться,
Так легко – навсегда разлюбить!
Что люблю я? Плетёные кресла,
Под гитарную трель вечера,
Терпкий запах осеннего леса,
И в корзинку грибы собирать.
Путешествия мне – как награда!
Я люблю горных кряжей покой,
И морей голубую прохладу,
И заката коснуться рукой.
Что терпеть не могу? – безысходность,
От бессилия сжав кулаки,
Заставлять себя быть кем угодно,
Только сути своей вопреки.
Ненавижу я войны всех рангов –
Путь к вершине по трупам людей –
И уловки всеобщего блага,
Чтоб отправить под бомбы детей.
Жизнь проносится калейдоскопом
Ярких, сумрачных, тёмных картин.
И по-прежнему лёгкие стопы
Манит новых дорог серпантин.
Да, когда-нибудь неумолимо
Прекратится извилистый путь.
Я расстанусь со всем, что любила.
Мне останется только уснуть.
Но хочу я прожить не напрасно
И оставить свой маленький след
На Земле несравненно прекрасной,
На жестокой и страшной Земле!
Я сегодня немножко Есенин,
После курева, пьянства и карт
Освежает дыханьем весенним
По-мальчишески ветреный март.
Руки спрячу поглубже в карманы,
Воротник натяну до бровей,
И неспешно походкой чуть пьяной
Побреду я дорогой своей.
Переулками тёмных историй
Я домой возвращусь по утру —
От хмельного ночного раздолья
Только сухость похмелья во рту.
У подъезда, замёрзший нос спрятав
В мех облезлый, дворняга лежит,
А я спьяну пристану: «Дай лапу!» —
Чем тебе не качаловский Джим.
«Проходи, проходи, приглашаю —
Я налью тебе тёплый бульон!»
А себе — только крепкого чая…
«Что, дружище, ещё поживём?!»
Ночь закатилась в окна, и не хочу рассвета!
Ах, как чудесно! Странно! Радостно и легко!
Тут бы гостила вечно. Трель балалайки где-то
Абрисом переборов вдруг потекла рекой.
Шалью укутав плечи, я подойду послушать –
Автор аккордов пустит звонкую россыпь нот.
Разве на свете что-то есть этой песни лучше?!
Опрометью, разгульно «Барыня» в пляс несёт!
Сдержанно улыбнувшись, дядюшка взял гитару,
Твёрдо и артистично, ловко коснулся струн…
Остановись, мгновенье! Дайте платок мне в пару!
Вот же, какая прелесть! И, подхватив игру,
Ангелом с чертовщинкой – дéвицей красной – выйду,
Важно, степенно встану – и разбегусь огнём.
Горести прочь, тревоги, суетность дня, обиды –
Облаком всё растает, в танце сгорит моём!
Слёзы смахнёт Анисья не оттого, что грустно, –
Трогает нас родное, что не изжить вовек.
Я так люблю безмерно эту святую русскость:
Хмурых полей раздолье, заспанность стылых рек,
Удаль бесстрашных воинов, дедов седую мудрость,
Дядюшкин простодушный и хлебосольный дом.
Я здесь хочу быть честной – это совсем не трудно –
Дарит тепло и чуткость свет за его окном.
Юзом подует ветер, нас уезжать заставит.
Шумный весёлый праздник сказочным сном прошёл.
Кажется мне, что завтра счастье захлопнет ставни,
И никогда не будет больше так хорошо…
Этот август настырно и знойно стучит по крыше.
Палисадник зарос, дом сутулый стоит и дряблый.
Только сладкие флоксы без спроса растут всё выше,
И грушовка в окно барабанит гирляндой яблок.
Ты приходишь сюда раз в неделю по расписанью.
Для тебя эти явки — за грешное счастье кара.
Ты в его телефоне под кодовым ником «Саня»,
А когда-то вы были обычной семейной парой.
Ты его отдала без сражений, сомнений — даром,
Не умела тогда перешагивать боль и гордость.
Но прошло десять лет, ты во многих морях бывала,
И лишь эта вода не даёт пересохнуть горлу.
Он войдёт очень тихо и вдруг со спины обнимет,
Влажно и горячо прикоснется губами к шее.
Между рёбрами ток, кипяток, а на коже иней,
Будто с горных вершин ты летишь в черноту расщелин.
Пусть сейчас он с тобой и не связан кольцом и долгом,
Только меньше всего беспокоит какой-то статус.
И пока до зимы так ещё далеко и долго,
Никому не отдашь ты настырный и знойный август.
«…в ней я весь, со всей моей психикой,
со всем моим содержанием…».
Исаак Левитан о своей картине
«Над вечным покоем»
Позабытый погост под угрюмым зашторенным небом.
Поднимается ветер, штрихует бездомность травы.
Наполняя полотна страданьем, надеждой и бредом,
Я пишу в это небо навязчиво-страстный порыв.
Я врезаюсь в бурлящие тучи решительной кистью,
Чтобы слиться с дождём, искупляющим немощь и грех.
Я уже не тревожу твои безнадёжные письма,
Запустив наш роман по волнам приснопамятных рек.
Я так мало похож на шедевр, на подарок, на чудо,
По рублю продаю бесконечность в предельности рам,
Пилигрим-бедуин, я дешевле расхожих этюдов –
Подаюсь на десерт угощеньем скучающих дам.
Лишь в плену у мольберта, свободным, летаю над вечным,
С ослепительной роскошью искренних красок един.
Я на трепетность писем прощальным пейзажем отвечу –
Ты поймёшь, ты узнаешь его в мириадах картин:
В отрешённом от бренности сущем пространстве покоя
Нет ни света, ни тени, лишь воздух прозрачен и свят,
Ты вглядись, и тебе вороньё, прогорланив, откроет –
Там, на чёрных крестах, я апостолом цвета распят.
Ты услышишь, вдохнёшь грозовую озонную горечь –
Горечь мокрой полыни, смиренья со всеми и вся…
Я дождём обниму старый храм на крутом косогоре
И уйду, в ненасытную землю любовь унеся.
Чирикают пичужки беспрестанно
В рассветной вышине над головою,
Из-под руки сквозь кружево платанов
Смотрю на небо мирно голубое.
Июль. В садах созрел инжир и сливы,
И сочный персик рвётся спрыгнуть с ветки.
У керченского тихого залива
Поселки как на вышитой салфетке.
Мне кажется, я здесь жила когда-то,
Ловила в море бархатистых устриц,
Переливала в акварель закаты
Над лентами неторопливых улиц.
Пройдусь пешком до старого колодца,
Где я гуляла барышней-крестьянкой,
Пренебрегая зонтиком от солнца,
От вольных мыслей дерзкой, полупьяной.
Я помню: плыл душистый крымский вечер,
Мы пили чай с малиной на террасе,
Сестра кружилась в платье подвенечном
И выбирала, чем его украсить.
Лишь только свадьба отыграть успела,
Беда влетела в дом незваной стужей –
Война над континентом загремела,
Украла у сестры красавца-мужа.
Отец и брат в полку кавалергардском
При государе были неотлучно.
С сестрой и мамой в темноте декабрьской
Мне стало тяжко, беспросветно, скучно.
И я влюбилась жарко, до огарка,
Мне мужем стал вожак кровавой стаи.
А мама отрубила: «Пролетарка!
Ты мне не дочь, и я тебя не знаю!»
Я много заплатила за свободу.
Свободу ли? В неволе было слаще.
Но я смирилась, стала понемногу
Женой примерной, смирной, работящей.
Страна сменила имя, герб и знамя,
Проснулась вдруг ребенком – не отчизной.
И, как меня когда-то раньше звали,
Забыла я, спасая наши жизни.
Мне весть пришла через шестые руки:
Сестра и мать бежали за границу.
А мой удел – трястись при каждом стуке
И по ночам бессонницей томиться.
Но всё проходит рано или поздно,
И слёзы превращаются в росинки,
И небо сотрясают только грозы.
Страну мою опять зовут Россией.
На керченское древнее нагорье
Смотрю, и память сердце мне терзает.
Спустя сто лет я снова вижу море
Праправнучки зелёными глазами.
По улочкам приморского поселка
Я вновь гуляю барышней-крестьянкой
И слушаю, как весело и звонко
В ветвях платана тренькает овсянка.
Манят праздным покоем далёкие страны,
Во спасение от беготни и неврозов
Ты меня приюти, край восточный, желанный,
Где цветут круглый год олеандры и розы.
Я люблю этот воздух сухой и соленый
С ароматом сосны, эвкалипта и моря,
На плечах древних гор, сединой опалённых,
Серпантины дорог и ветров многоборье.
Я люблю бирюзовые тёплые волны
И прибоя тюркю бесконечной куплеты.
И влекут побережья античные склоны
Побродить по развалинам тысячелетним.
Ты споёшь мне свои сладкогласые песни,
Что врываются в сердце зурны нежным плачем,
Дашь отведать халвы и лукум твой чудесный.
Жаль, мне скоро домой, час отъезда назначен.
Обещаю, вернусь, но когда это будет?
Встречи так коротки, а разлуки так долги!
Я с собой заберу в подмосковные будни
Запах моря и музыку горной дороги.
Я давно отучила себя зарекаться «навеки»
И уже не кричу «Никогда!» безрассудно и страстно.
Сохнут бурные реки, державы воюют напрасно,
Всё изменно и ломко, лишь сонно прикрою я веки –
Прегрешения вьются по памяти свитком священным,
И пред будущим лишь трепетать остаётся со страхом,
Что в мученьях воздвигнутый замок рассыпется прахом,
Если сделать неправильный выстрел по главной мишени.
А когда-то, не зная вопросов, я знала ответы,
На вершине горы расплетала пшеничную косу,
Высоты не боялась, слагала баллады и глоссы,
Нежный голос пускала лететь за закатом по ветру.
Он резвился над Рейном могучим, моля о добыче,
И, когда, наконец, находил долгожданную жертву,
Вёл на острые рифы её в смертоносное жерло,
Хрупким образом девы маня простаков романтичных.
А потом «Никогда-никогда ни о чём не жалейте!» –
Заклинанием гордым твердила себе я ночами,
Но расплатой за гордость тебя повстречала случайно…
А тебе по душе милосердные в каждом куплете
Белоснежка, Русалочка, добрая, нежная Герда…
И теперь о проказах своих я безумно жалею!
…И хранит окаянные тайны твоя Лорелея,
Уверяя лукаво, что прошлое – просто легенда.
Опрокинулось небо в глубокий озёрный кувшин,
Опалённое солнцем, зажглось негасимой лампадой
И ласкается к склонам моих безутешных вершин,
Мироточащих слёзы в тягучий каскад водопадов.
Я веками дремлю над спокойной и строгой водой,
Но при полной луне пробуждаются древние своды —
Семь красавиц, застывших заплаканной горной грядой,
Поднимают глаза и хрустальным встают хороводом.
Напевают, кружась, и звенит в тихой песне тоска
О погибших любимых и детях от них нерождённых…
Ты придёшь к их коленям ответы и смыслы искать —
Всё открою тебе, повествуя дыханьем студёным.
Поднимись, дотянись до моих антрацитовых плеч —
Я тебя посвящу в заповедные тайны и бездны.
Обратив в нашу веру, я душу твою уберечь
Помогу от костра и не дам ей бесследно исчезнуть.
Прикоснись к драгоценным подаркам таёжной земли:
Я тебя напою ароматом и мудростью кедров,
Обниму семицветным сияньем туманов хмельных,
Покажу беспросветных пещер баснословные недра.
Ты уйдёшь от меня, исцелённым, прощённым, иным,
На прощанье лишь выдохнув эхом сакральное: «Корбу…»
Только в сердце твоём не останется стрел для войны —
В нём навеки Алтай и мои сероглазые горы.