г. Королёв, Московская область
Окончила Литературный институт им. А.М. Горького.
Участница Литературной мастерской Сергея Лукьяненко (2023).
Финалист Литературной премии «Пересвет» (2023),
Литературной премии им. С.Н. Дурылина (2015), областной литературной премии имени Роберта Рождественского (2015), Лауреат Окружной литературной премии поэзии и малой прозы им. И.А. Бунина (2022). Член Совета молодых литераторов Союза писателей России (г. Москва), Союз молодых литераторов «Финист» (г. Королёв)
Стоит у дороги телёнок.
Прядёт меховыми ушами.
Пейзаж, мне знакомый с пелёнок,
Багровым пятном украшает.
В глазах его – млечные степи,
Ресницы – под тяжестью неба.
Как вол в полуночном вертепе,
Он смотрит смиренно и немо.
За ним – тополиные кроны,
Просвеченные лазуритом,
Остреют зубцами короны
В согласии с заданным ритмом.
Сквозь заросли лет продираясь,
К корням их хотела припасть я:
К подножью холмистого рая,
Туда, где полынное счастье.
Где колос топоршится вольно,
Где живы обрывки мистерий
И линии высоковольтной
Опоры – железные звери.
И влажным трепещущим носом
Телёнок мне тычет в ладошку.
Но прошлое – словно обносок,
Не влезу я в эту одёжку.
А свет всё равно остаётся внутри,
В зловонный колодец смотри — не смотри,
И, штампом себя осознать не боясь,
Идёт изнутри сквозь налипшую грязь.
Он светит, когда электричества нет.
Он миру перечит, как Новый Завет.
По свалке пройдёшь, не запачкав сапог,
Не вызнав, насколько колодец глубок,
Вниманием не удостоив возни
Крысиной, ведь есть у тебя проводник
Повторился знакомый сюжет:
На окраину в сумерках выйдя,
Повстречался усталый поэт
С тихим ангелом в белой хламиде.
И промолвил посланник небес:
«Сыт по горло ты горькой судьбою.
Вечный отпуск положен тебе
Там, где небо всегда голубое.»
И ответил поэт, не тая
Бескорыстно-мятежного взгляда:
«Ближе к сердцу родные края,
А далёкого рая не надо».
Ангел в сумерках долго молчал,
Проступая, как месяц сквозь тучи.
Ветер голые ветки качал
И мороз подбирался трескучий.
Ждал поэт, в землю вперив глаза,
Наказания за непокорность.
Наконец Божий вестник сказал,
Словно дунул в отверстие горна:
«Я с проверкой пришёл должностной –
Испытать тебя блажью пустою.
Кто отречься готов от земной,
И небесной Отчизны не стоит».
То, что скрыто под снегами, подо льдом,
Дно святого Светлояра, между строк –
Так песок лежал до срока над крестом
В знак, что промысел медлителен и строг,
Так в России порастают купола
Где берёзками и клёнами, где мхом.
Ангел каждого усохшего села
Сотрясается в рыдании глухом.
Но под дедовой периной – загляни! –
Зеленеют лемеха на теремах.
В храмах – знаменное пенье и огни,
Как огни, кресты на воротах рубах.
То, что скрыто под снегами, подо льдом,
Как в кургане погребённый скифский клад –
Потерпи немного, мы к тебе придём,
Все пути перебирая наугад.
Стоит обезглавленный храм Иоанна Предтечи.
Он сам себе памятник, голос истории в нём.
Невидимый колокол к вечеру кличет не вече:
Для крестного хода маяк – полный света проём.
Кирпичик к кирпичику, сыпется красная крошка.
Но остов надёжный, и храмовый ангел – атлант.
Сквозь чертополох и крапиву намечена стёжка.
В шедевры рубцы превращать – у России талант
Не множь многоликую пустоту,
С достоинством выйди вон
Из комнаты – или за ту черту,
Где ангельских крыльев звон.
Пускай копошатся в твоём мозгу,
Как будто писал их Босх,
Мыслишки и образы – их разгул
Уйми, укрощая мозг.
Так камня излишки отсечь могли
Великие мастера.
Так тварь создана была из земли
Как будто ещё вчера.
И в этой нахлынувшей тишине,
Звучащей в ушах, как туш,
Глаголы, которым замены нет,
Торжественно обнаружь.
Человек превращает себя в слова,
которые так же мало значат,
как и его муравьиная жизнь,
а должны расширяться львиным рыком/
Но как ему превзойти себя,
Когда мегаполис, пробки, семья,
Варёные макароны на дне кастрюли…
И зачем его только
В это дохляцкое тело впихнули?
Вместо сладости жизни
Предложили сгущёнку,
Дали ему
Дешёвую эту душонку,
И впору ему грозить кулаком небу – да
Сам себя урезонит: грозить кулаком некому.
Так и живёт:
Жалкий, словесный,
Сам в себя невместимый,
Будто бы на Земле он не местный –
Так, проходящий мимо.
Но вот наконец он находит Слово,
как потерянный ключ от квартиры,
его произносит, словно
алиби на суде –
и всё на свете становится поправимо.
Почти ушла под землю, но стоит
И храмами намоленными дышит.
Избыточна, аляписта на вид,
Но может тихим двориком и страсти сделать тише.
Осыпалась – и вновь возведена.
Сгорела – и, как Феникс, возродилась.
Невидящими толпами полна.
В укромных сумрачных углах дымят её кадила.
Синеют небоскрёбов ледники
В манящей неприступности и блеске.
Река же кормит чаек из руки,
Плотву сажает на крючки, подёргивая лески.
И всё, что ты увидишь перед сном –
Соборов разноцветные спирали.
Хоть обойди планету, всё равно –
Здесь альфа и омега, Слово, бывшее в начале.
Коломенское – лебединый лад.
Бело без снега, в небе – два крыла
То сложат облака, то разметают:
Не приручить их ветреную стаю.
Ну а подклет не брезгует землёй –
Берёзовые корни в почву вплёл.
Но, вняв в своей невинности древесной
Тому, что лишь юродивым известно,
Вытягивает церковь стройный стан,
Одетый в подвенечный сарафан,
Стремясь расслышать песни херувимов,
Ведь каждая из них неповторима.
Заря в сердца вольётся,
Подарит зоркость солнце –
И в мареве с утра
Над топкими местами
Видение предстанет:
Надземный Китеж-град.
Кто сказочную эту
Игру теней и света
Предрёк и соотнёс
Объёмы и размеры –
Был исповедник смелый,
Не косный камнетёс.
Не искусившись мелкой
Избыточной отделкой,
Три прясла он сопряг.
Так камнем стало Слово,
Так «Троица» Рублёва
Переборола мрак.
Искусство без искуса.
Всё просто, чисто, русо,
Сродни лесам, степям.
Храм на просвет так тонок,
Как отрок на иконах
В сиянии до пят.
Есть храм в Коломенском, а есть – Дубровицы,
Что за московскою растут околицей.
Шедевр безвременья, заморский саженец –
Неужто бренный он, неужто ряженый?
И, коронованный по европейскому,
Надменно-новый он? В лукавом блеске он?
Да нет же, милые сестрички-братики!
Могучей силы он, велик в обхвате он.
С горы – дозором он, из туч проявленный,
Дождями-зорями оправославленный.
Как ствол древесный он, резьбой украшенный,
Похож на местные дубы над пашнями.
Осадок древности, душок язычества –
Но стены верные, молитвы зычные.
С барочной пышностью облагороженный,
Но Русью дышит он – той, неисхоженной.
С горы спускаешься, нет-нет – оглянешься:
Где было капище, теперь – сияньище.
Готика к русской груди привилась,
Веточкой чахлой на ней прижилась.
В стороны выбросила ростки –
Стройного пламени языки.
Пламя застыло ступенчатым льдом.
Вырос холодный стекольчатый дом:
Выставил стражу – масок дозор.
Стены изрыл морозный узор.
Вверх по ступеням стучат каблуки.
Жаждут перила касанья руки.
Выше ступени и всё светлей,
Корни их тают в промозглой мгле.
Я пробуждаю касанием храм:
Крепость на откуп врагу не отдам.
Словно остров, из леса поднялся холм.
На холме, как из плеска солёных волн,
Из Гвидоновых чаяний, птичьих чар
Проявлялась звезда о пяти лучах.
И царю на неё не поднять ресниц,
Если даже апостолы пали ниц,
Если даже Рублёв прикрывал глаза,
Тонкой кистью по гладкой доске скользя.
Белый камень – текучей души оплот.
А пернатая церковь рвалась в полёт,
Из тяжёлых и тянущих вниз веков
Вышелушивалась, как побег, легко.
В исстрадавшихся душах гасила страх
И выстаивала на семи ветрах.